Великий канцлер - Страница 56

39

...бросились бы в особняк на......и поселились, и сочли бы себя счастливейшими в мире. — Булгаков не указал в данном случае место расположения особняка, оставив пробел. Но последующий текст он (если, конечно, это сделал сам Булгаков!) уничтожил. В тетради вырезано восемнадцать (!) страниц текста. В результате читатели, очевидно, никогда не узнают историю любви мастера и Маргариты и те сложности, которые пришлось им преодолеть. Характерно, что в последующих редакциях Булгаков не возвращался к этому вопросу и лишь незадолго перед смертью продиктовал Елене Сергеевне не очень большой текст, начинающийся словами:

«Прежде всего откроем тайну, которой мастер не пожелал открыть Иванушке...»

40

...Маргарита покинула Арбат и повернула в Плотников переулок. Здесь... — В этом месте вырвано пять листов (десять страниц) с текстом. Очевидно, это было сделано Булгаковым по причине слишком откровенных и активных действий Маргариты по отношению к врагам своего возлюбленного. Но и в следующей рукописной редакции полет Маргариты над Арбатом описан весьма откровенно, с прозрачными намеками на преследователей мастера. Поэтому при подготовке окончательного варианта текста автор внес в него существенные изменения, сгладив многие острые углы.

41

Отвратительный климат в вашем городе... — Булгаков и в этом эпизоде остается верен себе, обыгрывая одну из частых тем бесед в семье и в кругу друзей. Это — московский климат. За многие годы пребывания в Москве он так и не смог привыкнуть к нему. Осень и зима 1933 г. были особенно неприятными, к тому же Булгаков часто болел. Приведем несколько записей из дневника Елены Сергеевны за то время, когда Булгаков работал над главой «Шабаш». 9 ноября: «Холодно... Вьюга». 17 ноября: «Мороз. С трудом уговорили шофера подвезти...» 4 декабря: «У Миши внезапная боль в груди...» 7 декабря: «Вечером у нас доктор... Нашел у М. А. сильнейшее переутомление». 12 декабря: «Днем попытались с Мишей выйти на лыжах. Прошли поперек пруда у Ново-Девичьего и вернулись — дикий ледяной ветер». 15 декабря: «Большой мороз. Но пошла проводила М. А. в Театр...» А в письме В. В. Вересаеву 6 марта 1934 г. Булгаков жаловался: «Господи! Хоть бы скорее весна. О, какая длинная, утомительная была эта зима... Устал, устал я».

42

— Это великая честь для меня... — В этом месте вырван лист с очень важным текстом, поскольку после беседы Маргариты с Воландом начинался суд над покойниками. Но как Иванушка ослеп и перешел в иной мир — мы не знаем. И был ли Иванушка первым у Воланда — тоже неизвестно. Но совершенно ясно, что Булгаков вырывал и уничтожал наиболее острые места в тексте. Елена Сергеевна фиксировала иногда в дневнике факты уничтожения Булгаковым частей рукописи. Так, 12 декабря 1933 г. она записала: «Утром звонок Оли (Бокшанской. — В. Л.): арестованы Николай Эрдман и Масс. Говорят, что за какие-то сатирические басни. Миша нахмурился... Ночью М. А. сжег часть своего романа».

43

...на тысячу первый раз... я открою тебе глаза. — В этом эпизоде Булгаков подтверждает одну из своих главных мыслей: слепота вследствие невежества не может служить оправданием неправедным поступкам. Лишенный истинного знания в детстве и в юношестве, ослепленный берлиозами, он тем не менее подвергается суровому наказанию.

44

...на блюде оказалась мертвая голова с косым шрамом... в запекшейся крови на шее... — Далее несколько листов вырвано, вновь, видимо, с чрезвычайно острым содержанием.

45

...а курьершу все-таки грызть не следовало... — Возможно, был еще один вариант данной главы, где Внучата проявил свои гнусные наклонности.

46

...в городе имеется один человек, который... стремится стать покойником вне очереди... Некий... фон-Майзен. — Если предположить (а для этого есть все основания), что прототипом фон-Майзена является бывший барон Б. С. Штейгер, то выясняется любопытная ситуация: Булгаков 30 декабря 1933 г. предугадал судьбу бывшего барона, «зарезав» его на одной из страниц своего романа. Б. С. Штейгер состоял в те годы на службе в коллегии Наркомпроса РСФСР по внешним связям и подчинялся непосредственно небезызвестному деятелю — Авелю Сафроновичу Енукидзе, члену этой коллегии. Бывший барон, выходец из Швейцарии, прекрасно знал иностранные языки и принимал участие в обслуживании дипломатического корпуса и иностранных гостей. Булгаков же его именовал в романе «служащим коллегии по ознакомлению иностранцев с достопримечательностями столицы».

Вероятно, Булгаков был хорошо осведомлен о «деликатной» деятельности барона, поскольку достаточно часто соприкасался с А. С. Енукидзе, возглавлявшим комиссию по руководству Художественным и Большим театрами и решавшим многие театральные дела, в том числе касавшиеся писателя (разрешение или запрещение булгаковских пьес, рассмотрение заявлений писателя на выезд за границу и т. д.). Во всяком случае, едва ли писатель стал бы в романе выносить смертный приговор человеку, которого плохо знал.

«Казнив» барона в романе, Булгаков затем часто встречался с ним на приемах в американском посольстве, в ресторанах и других местах. Это видно и из записей в дневнике Е. С. Булгаковой. 23 апреля 1935 г.: «С нами в машину сел (при отъезде из американского посольства. — В. Л.) незнакомый нам, но известный всей Москве и всегда бывший среди иностранцев — кажется, Штейгер. Он — с шофером, мы — сзади». 3 мая: «У Уайли (сотрудница американского посольства. — В. Л.) было человек тридцать, среди них турецкий посол, какой-то французский писатель... и, конечно, Штейгер». Запись того же дня: «Вчера днем заходил Жуховицкий (журналист, тоже занимавшийся „обслуживанием" иностранцев. — В. Л.)... Очень плохо отзывался о Штейгере, сказал, что ни за что не хотел бы с ним встретиться у нас». 18 октября: «Позвонили из американского посольства, зовут на... прием у Буллита... Пришли... Посол необыкновенно приветлив. Мы поздоровались. Миша отошел к роялю. Буллит подошел к нему и очень долго с ним разговаривал... К ним подходил Афиногенов. Только двое и было русских. Впрочем, еще Штейгер. Тот проявлял величайшее беспокойство, но околачивался вдали...» 7 января 1936 г.: «После театра... поехали в шашлычную... Там были американцы и, конечно, неизбежный барон Ш[тейгер]...»